(no subject)

[maitai_1_again]

…А каждодневное – вот какое: книжки, которые читаю долго; люди, которых сильно хотелось узнать поближе; ВП, разбирающийся в музыке и в информационных потоках ^__^
Школьные дела его обычно вызывают у нас обоих тоску: зачем всё это непрактичное и нелюбопытное со множеством «нельзя-рано», зачем в учебнике написано ну почти «бойтесь незнакомцев» и нарисованы рядом _подозрительные типы_ в контражуре и в кепке :/ А на соседней странице изображены большеголовые дети, вываливающиеся из окон. О. Сообщения об опасностях такого рода несколько запоздали, я думаю. Ещё думаю – как бы я смогла иллюстрировать подобные учебники. Вот и хорошо, что возможности так и не представилось.
Зато в учебнике математики рядом с задачей о чёрных и белых овечках превесело изображены розовые и оранжевые ones. И в самом деле, это ж не учебник логики.

С музыкой же совсем интересно выходит, я чувствую необходимость взглянуть на их учителя музыки. ВП вполне серьёзно заинтересовался и группами инструментов, и понятием симфонии, и, сдвинув брови над новоприобретёнными очками, выспрашивал, отчего у нас под рукой так много классической музыки и ну совершенно негде взять какой другой. Вечером надо поискать хорошие оркестровые видео, что ли, и поддержать его интерес к скрипке и альту.

Вчерашний вечер был отдан францисканцам. Я совершенно счастливо попала в их удивительное место. Каждый предмет, который попадался на глаза, был знаком, на столе, за которым мы сидели, лежали «Хроники Нарнии». Да, о Льюисе, Честертоне и Аквинате мы, конечно, говорили ^__^ Ну что. Могу только ждать следующего раза и радоваться, радоваться.

Последняя долгая книга – Честертон. История с им примерно такая же, как и с остальными важными именами, что вернулись ко мне: аджорнаменто, так сказать ^__^ Вместо его эссе во времена моей первой любви к средневековью я читала А.Ф. Лосева. Ура, конечно; однако у Ч. о предмете говорится так же блестяще: « Когда люди Нового времени закрыли прошлое покровом чернейшего в истории мракобесия и решили, что не было ничего мало-мальски стоящего до Возрождения и Реформации, начали они с того, что не поняли платоников. При дворе заносчивых правителей XVI столетия (как раз досюда разрешают углубляться в историю) они обнаружили поэтов и ученых, враждебных церкви, которые устали от Аристотеля и, по некоторым подозрениям, тайно увлекались Платоном. Современные люди, ничего не знающие о средних веках, тут же попались в ловушку. Они решили, что Аристотель - нелепый и тупой пережиток мрачного средневековья, а Платон - услада античности, неведомая христианам. Конечно, на самом деле всё было наоборот. Устаревшей догмою было учение Платона. Современным и революционным было учение Аристотеля. А во главе революции стоял человек, о котором я пишу. Да, католическая церковь начала с Платона. Она начала, я бы сказал, с излишней верности Платону. Учением Платона был насыщен золотой воздух Греции, которым дышали первые греческие богословы. Великие отцы церкви были куда более последовательными неоплатониками, чем мыслители Возрождения (которых можно назвать разве неонеоплатониками). Для Иоанна Златоуста или Василия Великого понятия Логоса или Премудрости были так же естественны, как естественны в наши дни социальные проблемы, прогресс или экономический кризис. Августин, естественно, перешел от манихейства к Платону, а от Платона - к христианству. Уже на его примере можно увидеть, как опасна излишняя верность Платону. Начиная с Возрождения люди воспылали какой-то дикой любовью к античности. Теперь
считают, что средневековье все взяло у греков: идеи - у Платона, разум и науку - у Аристотеля».